— Мы можем спуститься и взять одеяло, — предложил я.
Денна фыркнула:
— Сомневаюсь, — и снова вздрогнула, пряча руки под грудь.
— Вот. — Я встал и снял плащ. — Завернись в него. Немного, но все же лучше, чем голый камень, — Я протянул ей плащ. — Я посторожу, пока ты спишь, и послежу, чтобы ты не упала.
Денна смотрела на меня долго-долго, и я уже наполовину был уверен, что она откажется. Но через мгновение она взяла плащ и закуталась в него.
— Вы, мастер Квоут, определенно знаете, как обращаться с девушками.
— Подожди до завтра, — сказал я. — Я еще только начал.
Я сидел тихо, старясь не дрожать, и дыхание Денны наконец стало ровным. Я смотрел, как она спит, со спокойным удовлетворением мальчишки, который понятия не имеет, насколько он глуп и какие несчастья может сулить грядущее утро.
Я проснулся, не помня, когда успел задремать. Денна осторожно трясла меня.
— Не подскакивай слишком резко, — сказала она. — Вниз далеко лететь.
Я медленно перевернулся. Почти каждый мускул в моем теле жаловался на то, как с ним обошлись вчера. Бедра и икры казались туго скрученными узлами боли.
Только тогда я понял, что мой плащ снова на мне.
— Я разбудил тебя? — спросил я у Денны. — Я не помню…
— Ну, что-то в этом роде, — ответила она. — Ты клюнул носом и упал прямо на меня. Причем даже веком не шелохнул, когда я обругала тебя самыми черными словами… — Денна умолкла, наблюдая, как я медленно поднимаюсь на ноги. — Господи, да ты похож на какого-то артритного старикашку.
— Ну знаешь, как это бывает, — сказал я. — Всегда плохо гнешься, когда просыпаешься.
Она самодовольно ухмыльнулась:
— У нас, женщин, такой проблемы, как правило, нет. — Она продолжала наблюдать за мной, и улыбка сошла с ее лица. — Ты что, серьезно?
— Вчера я проехал около ста километров, прежде чем встретиться с тобой, — сказал я. — Трудновато с непривычки. А когда ночью прыгал, здорово треснулся о камень.
— Тебе больно?
— Еще бы, — сказал я. — Со всех сторон.
— Ой, — задохнулась она, прикрыв ладонью рот. — Твои прекрасные руки!
Я посмотрел на руки и понял, о чем она. Видимо, я ободрал их в бешеной попытке залезть на серовик прошлой ночью. Музыкантские мозоли спасли кончики пальцев, но суставы были страшно исцарапаны, и на них запеклась кровь. Все тело болело так сильно, что этого я даже не замечал.
В животе у меня все съежилось, когда я посмотрел на руки, но, сжав и разжав ладони, понял, что они только болезненно оцарапаны, но не повреждены серьезно. Как музыкант я всегда боялся, что с моими руками может что-нибудь случиться, и работа артефактора удвоила эти опасения.
— Выглядит хуже, чем есть на самом деле, — с облегчением сказал я. — Драккус давно ушел?
— С пару часов, не меньше. Он уполз почти сразу, как встало солнце.
Я посмотрел вниз с высоты серовиковой арки. Прошлым вечером вершина холма была ровной площадкой зеленой травы; сегодня утром она походила на поле боя. Трава местами была вырвана, а в других сожжена до самого дерна. На тех местах, где ящер катался или волочил тело по земле, зияли глубокие рытвины.
Спуститься с серовика оказалось труднее, чем залезть. Вершина арки находилась метрах в трех над землей — выше, чем подходило для прыжка. В обычной ситуации это бы меня не побеспокоило, но в моем закостенелом, израненном состоянии легко было, неудачно приземлившись, подвернуть лодыжку.
Наконец нам удалось спуститься, используя в качестве веревки ремень от моей сумки. Денна опоясалась и держала один конец, а я спускался. Сумка, конечно же, разорвалась, и все мои пожитки высыпались, но я спустился на землю, не получив ничего серьезнее пятен от травы на штанах.
Потом Денна повисла на краю камня, я поймал ее за ноги, и она медленно соскользнула вдоль меня наземь. Хотя я был весь в ушибах, спуск значительно поднял мое настроение.
Я собрал вещи, достал иголку с ниткой и уселся зашивать сумку. Через минуту Денна вернулась из краткого похода в лесок и подобрала одеяло, которое мы оставили вчера у огня. В нем зияли несколько прорех от когтей — там, где драккус прошелся по нему.
— А ты когда-нибудь видела такое раньше? — спросил я, протягивая руку.
Она подняла бровь:
— Сколько раз я слышала…
Ухмыльнувшись, я показал ей кусок черного железа, который выменял у лудильщика. Денна с любопытством повертела его в руках.
— Это лоденник?
— Удивлен, что ты знаешь.
— Я была знакома с одним парнем, у которого такой лежал вместо пресс-папье. — Она уничижительно фыркнула. — Он так гордился тем, что может пользоваться таким ценным и крайне редким предметом. — Она фыркнула. — Ужасный был зануда. У тебя есть что-нибудь железное?
— Поищи вон там. — Я указал на свои разбросанные пожитки. — Наверняка что-нибудь найдешь.
Денна села на лежачий серовик и стала играть с лоденником и куском сломанной железной пряжки. Я неторопливо зачинил сумку, потом пришил ремень, простегав край несколько раз, чтобы не оторвался.
Денна была совершенно зачарована лоденником.
— Как он работает? — спросила она, отрывая пряжку и снова позволяя ей прилипнуть. — Откуда берется притяжение?
— Ну, это такая гальваническая сила… — сказал я и засомневался. — И такой удобный способ сказать, что я понятия не имею.
— Интересно, он любит железо, потому что сам железный? — пробормотала Денна, прикасаясь без всякого эффекта к своему серебряному кольцу. — А если кто-нибудь найдет лоденник из бронзы, он будет любить бронзу?