Имя ветра - Страница 77

Почему? Потому что гордость — странная вещь, а великодушие заслуживает ответного великодушия. Но в основном потому, что так мне показалось правильным, — и это вполне достаточная причина.

— Четыре дня. Шесть, если дождь.

Роунт был третьим возчиком, которого я спрашивал о поездке на север, в Имре, — ближайший к Университету город. Сильдиец, коренастый и плотный, он зарос буйной черной бородой, скрывавшей большую часть его лица. Отвернувшись, Роунт пролаял ругательство на сиару, понукая человека, загружающего фургон рулонами ткани. Когда он говорил на родном языке, его голос звучал как горный обвал.

Роунт повернулся ко мне и понизил свой грохочущий бас до рокота:

— Два медных. Йоты. Не пенни. Можешь ехать в фургоне, если там будет место. Можешь в нем спать ночью, если хочешь. Вечером ешь с нами. В обед только хлеб. Если фургон застрянет, помогаешь вытаскивать.

Еще одна пауза — Роунт заорал на работников. Три фургона сейчас набивали товарами для торговли, а четвертый оказался до боли знакомым: один из тех самых домов на колесах, в каких я провел большую часть детства. Жена Роунта, Рета, сидела перед фургоном. На ее лице суровость при взгляде на работников сменялась улыбкой, когда она обращалась к девушке, стоящей рядом.

Я решил, что девушка такая же пассажирка, как и я. Она была моего возраста, возможно, на год старше, но в этот период жизни год значит много. У таль есть поговорка о детях наших лет: «Мальчики растут, а девочки вырастают».

Девушка была одета практично для дальней дороги: в штаны и рубашку — и достаточно юна, чтобы это не казалось неприличным. Судя по ее поведению, будь она еще на год старше, мне бы пришлось смотреть на нее как на женщину. Как бы там ни было, в разговоре с Ретой девушка легко перескакивала от благовоспитанного изящества к детской радости. У нее были длинные темные волосы и…

Короче говоря, она была красива. Прошло так много времени с тех пор, как я видел хоть что-нибудь красивое.

Роунт проследил за моим взглядом и продолжил:

— Все помогают устраивать лагерь на ночь. Все по очереди караулят. Уснешь на страже — останешься там. Ешь с нами то, что приготовит моя жена. Жалуешься — останешься там. Идешь слишком медленно — останешься там. Побеспокоишь девушку… — Он пробежался рукой по бороде. — Плохое случится.

Надеясь повернуть его мысли в нужном направлении, я заговорил:

— Когда закончат грузить фургоны?

— Через два часа, — сказал он с мрачной уверенностью, словно вызывая работников поспорить с ним.

Один из работников выпрямился на телеге, прикрыл глаза рукой и крикнул, перекрывая шум лошадей, фургонов и людей, заполнявших площадь:

— Не дай ему запугать тебя, малыш. Он вполне приличный человек, хоть и ворчун.

Роунт ткнул жестким пальцем, и человек вернулся к работе.

Убеждать меня было не нужно. Человеку, путешествующему с женой, обычно можно доверять. Кроме того, цена выглядела справедливой и караван уходил сегодня. Я вытащил пару йот из кошелька и протянул их Роунту.

Тот повернулся ко мне.

— Два часа. — Он поднял два толстых пальца, чтобы подтвердить свои слова. — Опоздал — останешься здесь.

Я торжественно кивнул:

— Риеуза, ту киалус А'иша туа. (Спасибо тебе, что приблизил меня к моей семье.)

Огромные косматые брови Роунта взлетели вверх. Он быстро взял себя в руки и кивнул, почти поклонился. Я оглядел площадь, пытаясь определить направление.

— Человек, полный сюрпризов.

Я обернулся и увидел рабочего, который кричал мне с телеги.

Он протянул руку:

— Деррик.

Я неловко пожал его руку. Прошло столько времени с тех пор, как я говорил с кем-нибудь, что теперь чувствовал себя странно и нерешительно.

— Квоут.

Деррик закинул руки за спину и потянулся, поморщившись, — белокурый и высокий, на полторы головы выше меня. На вид ему было около двадцати.

— Эк ты Роунта повернул. Где научился говорить на сиару?

— Меня один арканист немного учил, — объяснил я, глядя, как Роунт подошел к жене поговорить.

Темноволосая девушка посмотрела в мою сторону и улыбнулась. Я отвернулся, не зная, как себя вести.

Парень пожал плечами:

— Давай беги за вещами. Роунт только рычит, а злится редко, но, когда фургоны загрузят, он ждать не будет.

Я кивнул, хотя никаких вещей у меня не имелось. Зато мне надо было сделать несколько покупок. Люди говорят, что в Тарбеане можно найти все, если у тебя достаточно денег. По большому счету они правы.

Я спустился по ступенькам в подвал Траписа. Странно было проделывать этот путь в башмаках, не чувствуя холодной сырости камня под ногами.

Пока я шел по короткому коридору, из внутренних комнат появился мальчик в лохмотьях, сжимающий маленькое зимнее яблочко. Он резко затормозил, увидев меня, потом подозрительно сощурился. Глядя в пол, мальчишка грубо протиснулся мимо меня.

Даже не поняв, что делаю, я оттолкнул его руку от своего кошелька и повернулся к нему, слишком ошарашенный для слов. Мальчишка бросился наружу, оставив меня в смущении и тревоге: мы никогда не крали друг у друга. Снаружи, на улицах, каждый был сам за себя, но подвал Траписа для нас приближался к святилищу, к церкви. Никто из нас не рискнул бы нарушить святость сего места.

Я прошел последние метры до главной комнаты и с облегчением увидел, что все остальное выглядит как обычно. Траписа я не увидел — возможно, он собирал милостыню на детей. Все шесть коек были заняты, и еще больше детей лежали на полу. Несколько потрепанных мальчишек толпились около объемистой корзины на столе, хватая зимние яблоки. Они повернулись и уставились на меня, на лицах проступила злость.