Но я не заметил этого. Воздух загудел, и дубинка опустилась на мою ногу.
— Не приходи больше в Холмы, понял? — прорычал стражник. Дубинка нашла меня снова, на этот раз попав в лопатку. — Для вас, маленькие шлюхины дети, все, что за Бурой улицей, — запретная зона. Понял?
Он отвесил мне оплеуху, и я почувствовал вкус крови, когда голова снова коснулась булыжника мостовой.
Я сжался в комок, а он шипел мне:
— И Мучная улица, и Мучной рынок, где я работаю. Так что никогда. Не. Приходи. Больше. Сюда. — Каждое слово он отмечал ударом дубинки. — Понял?
Весь дрожа, я лежал на взрытом снегу, надеясь, что все закончилось. Надеясь, что теперь он просто уйдет.
— Понял? — Стражник пнул меня в живот, и я почувствовал, как что-то рвется внутри.
Я закричал и, должно быть, что-то пробормотал. Он снова пнул меня и, когда я не смог подняться, развернулся и ушел.
Думаю, я потерял сознание. Когда я пришел наконец в чувство, уже смеркалось. Я промерз до костей, но все равно стал ползать по грязному снегу и мокрому мусору, ища серебряный пенни. Мои пальцы так занемели от холода, что едва шевелились.
Один глаз у меня распух и закрылся, во рту стоял вкус крови, но я искал, пока не погас последний луч вечернего света. Даже когда переулок погрузился в смоляную черноту, я продолжал пересыпать снег, хотя и сознавал, что мои пальцы слишком задубели, чтобы почувствовать монету, даже если случайно наткнутся на нее.
Потом я поднялся, опираясь о стену, и побрел. Израненная ступня не позволяла двигаться быстро. Боль прошивала ногу при каждом шаге, и я старался держаться поближе к стене, перекладывая на нее часть веса.
Я двигался к Берегу — той части города, которая стала моим домом в большей степени, чем любое другое место. Стопа совсем онемела от холода, и хотя некую рациональную часть меня это беспокоило, практическая часть радовалась, что я не весь покалечен.
До моего тайного места оставались километры и километры, а шел я медленно и вяло. В какой-то момент я, видимо, упал. Не помню этого, но помню, как лежал в снегу и наслаждался восхитительным удобством и уютом. Меня накрывал сон — как толстое одеяло, как смерть.
Я закрыл глаза — помню глубокую тишину пустынной улицы вокруг меня — и представил себе смерть в образе огромной птицы с огненными крыльями. Она парила надо мной, терпеливо ожидая… ожидая меня…
Пришел сон, и огромная птица обвила меня горящими крылами, неся великолепное тепло. Но тут ее когти вонзились в меня, разрывая на части…
Нет, это была всего лишь боль в сломанных ребрах, когда кто-то перекатил меня на спину.
С трудом разлепив один глаз, я увидел над собой демона. В моем оглушенном и доверчивом состоянии вид человека в маске демона напугал меня до того, что я очнулся. Соблазнительное тепло, обнимавшее меня секунду назад, исчезло, оставив тело бессильным и налитым свинцовой тяжестью.
— Это правда. Я говорил тебе. Здесь ребенок, прямо на снегу! — Демон поднял меня на ноги.
Теперь, окончательно придя в себя, я заметил, что его маска совсем черная. Это был Энканис, князь демонов. Он поставил меня на нетвердые ноги и начал обметать покрывающий меня снег.
Здоровым глазом я разглядел еще одну фигуру в мертвенно-зеленой маске, стоящую рядом.
— Пойдем! — настойчиво сказала демоница, ее голос сквозь ряд нарисованных острых зубов звучал глухо.
Энканис не обратил на нее внимания:
— Ты как?
Я не смог придумать ответ, поэтому сконцентрировался на удержании равновесия, пока человек продолжал счищать с меня снег рукавом своего черного балахона. Разнесся далекий звук рогов.
Демоница бросила тревожный взгляд на улицу.
— Если мы не удержимся впереди них, то совсем завязнем, — нервно прошипела она.
Пальцами в черных перчатках Энканис смел снег с моих волос, затем наклонился поближе и заглянул в лицо. Его черная маска странным пятном маячила перед моим затуманенным взором.
— Господне тело, Холли, кто-то зверски избил этого ребенка. Да еще в день Середины Зимы.
— Стражник, — умудрился прокаркать я, чувствуя во рту кровь.
— Ты замерзаешь, — сказал Энканис и начал растирать мои руки и ноги, стараясь восстановить кровоток. — Тебе лучше пойти с нами.
Рога взревели снова, ближе. Их звук мешался с отдаленным шумом толпы.
— Не глупи, — возразил второй демон. — Он не в той форме, чтобы бежать через весь город.
— Он не в той форме, чтобы оставаться здесь, — отрезал Энканис, продолжая с силой массировать мои руки и ноги. Некоторое чувство возвращалось к ним, в основном жгучий колючий жар — мучительная насмешка над умиротворяющим теплом, которое я чувствовал минуту назад, уплывая в сон. Боль пронзала меня всякий раз, как его руки попадали на ушиб, но тело слишком устало, чтобы дергаться.
Демоница в зеленой маске подошла поближе и положила руку на плечо друга.
— Нам надо уходить, Геррек! Кто-нибудь другой о нем позаботится, — сказала она, безуспешно пытаясь оттащить от меня Энканиса. — Если они найдут нас здесь, то решат, что это мы его избили.
Человек в черной маске выругался, затем кивнул и начал копаться под своим балахоном.
— Не ложись больше, — приказал он мне. — И иди в дом. Куда-нибудь, где сможешь согреться.
Звуки толпы были уже настолько близко, что я мог различить отдельные голоса, перемешанные со стуком конских копыт и скрипом деревянных колес. Человек в черной маске протянул руку.
Секунду я не мог понять, что он держал. Серебряный талант, более толстый и тяжелый, чем потерянный мной пенни. Столько денег я даже представить себе не мог.